Неточные совпадения
— Не напоминай, не тревожь прошлого: не воротишь! — говорил Обломов с мыслью на лице, с полным сознанием рассудка и воли. — Что ты хочешь делать со мной? С тем миром, куда ты влечешь меня, я распался навсегда; ты не спаяешь, не составишь две разорванные половины. Я
прирос к этой яме больным
местом: попробуй оторвать — будет смерть.
Я отвык в три месяца от моря и с большим неудовольствием смотрю, как все стали по
местам, как четверо рулевых будто
приросли к штурвалу, ухватясь за рукоятки колеса, как матросы полезли на марсы и как фрегат распустил крылья, а дед начал странствовать с юта
к карте и обратно.
И вынула она тот аленькой цветочик из кувшина золоченого и хотела посадить на
место прежнее; но сам он вылетел из рук ее и
прирос к стеблю прежнему и расцвел краше прежнего.
Но протоколист ни с
места: и не говорит ни слова, и вперед не идет, словно ноги у него
приросли к полу.
Теперь озеро спущено: в глубине лощины течет маленький ручеек, острова осели на дно и
приросли к нему, а по всему логову прежнего бассейна, в иных
местах до двенадцати аршин глубиною, населенного множеством рыбы, производится изобильный сенокос.]
Я уже приподнимаюсь с кресла с явным намерением исполнить задуманную мною дикую выходку, но точно путы
прирастают к моим ногам, и свинцовые гири повисают на них. Кто-то внутри меня грозным повелительным голосом командует: «Ни с
места!»
— Глянь-ка, братцы, назад. Вишь кто-то сидит на берегу, словно
прирос к нему. Наши все здесь налицо, сорок пять человек, Чурчило, да Димитрий, да Иван, никто из наших не отшатывался с
места, а этот, должно, вынырнул из воды, окаянный.
После третьего ушата хохол повис назад, как ледяная сосулька, череп покрылся новым блестящим черепом, глаза слиплись, руки
приросли к туловищу; вся фигура облачилась в серебряную мантию с пышными сборами; мало-помалу ноги пустили от себя ледяные корни по земле. Еще жизнь вилась легким паром из уст несчастного; кое-где сеткою лопалась ледяная епанча, особенно там, где было
место сердца; но вновь ушат воды над головою — и малороссиянин стал одною неподвижною, мертвою глыбой.
— Ох, ох! — продолжал великий князь. — Легко припасти все эти царские снадобья, обкласть себя суконными львами и алтабасными орлами, заставить попугаев величать себя чем душе угодно; да настоящим-то царем, словом и делом, быть нелегко! Сам ведаешь, чего мне стоит возиться с роденькой. Засели за большой стол на больших
местах да крохоборничают! И лжицы не даю, и ковшами обносят, а все себе сидят, будто
приросли к одним
местам.
Все утихло: каждый из плясунов, подняв в эту минуту одну ногу, как будто
прирос на другой
к своему
месту; те из них, которые подпрыгнули вверх, так и остались на воздухе; отворенные рты не успели сомкнуться, поднятые в пляске руки и вздернутые вверх плеча и головы не успели опуститься; грабли жида на цымбалах и смычки чертенят на гудках словно окаменели у струн.
Здесь мы, в ожидании торжества, как бы
приросли к своим
местам.
— Глянь-ка, братцы, назад. Видите, кто-то сидит на берегу, словно
прирос к нему. Наши все здесь налицо, сорок пять человек, Чурчила, да Дмитрий, да Иван, никто из наших не отлучался с
места, а этот, наверно, вынырнул из воды, окаянный.